«Прощающие да простят»

В интеллектуальном безмолвии, одолевшем на долгие годы адыгское общество, прозвучало Слово - смелое, сочное, самодостаточное. Его произнес Владимир Вороков в романе «Прощающие да простят»

Каюсь, много раз бралась за рецензию на него. Писала, переделывала, снова прятала в стол. Что-то мешало мне согласиться с автором: так много в романе непривычной, не характерной для адыгского бытия XIX века фактуры - редкие драгоценности, золото, алмазы в княжеском доме Амыша; пещера на горе, превращенная его внуком Дебечем в тайный дворец с роскошным убранством и богатейшей библиотекой. Все так не укладывалось в привычный патриархальный образ адыгов прошлого века, кочующий из романа в роман.
«Стадо нищих дикарей» - писал о горцах контр-адмирал Серебряков в записке «Мысли о делах наших на Кавказе». Позже, когда молниеносной войны не получилось, он скажет о них с уважением: «гарнизон осажденной крепости». От высокомерия к восхищению этот путь пройдет не один русский человек, заброшенный на Кавказ и лицом к лицу увидевший истинное лицо его сынов.
Само обращение к теме Кавказской войны - это прыжок в бездну, где столько леденящих сердце тайн, столько обжигающих душу эмоций, столько возбуждающих рассудок сюжетов. Там, в этой бездне времени, наша история, с которой до сих пор мы играем в прятки, скрываясь за штампами имперских времен.
Кавказская война - долгая, изнурительная и кровопролитная - самая неизвестная для россиян. Одно из достоинств Владимира Ворокова - деликатность, с которой он сумел провести читателя по запутанному лабиринту этой войны. Здесь не было побежденных и победителей, так много крови с обеих сторон потребовалось для покорения Кавказа. Об этом важно помнить сегодня, чтобы создавать совместную историю уже в новом геополитическом раскладе.
Бесспорно, своим произведением Владимир Вороков оказал услугу Родине. Написанный им роман нужен прежде всего республике, он дает хорошую возможность разговаривать нации самой с собой и с миром. Этого диалога так не хватает современным кабардинцам. Причем разговаривать на том уровне, за который не стыдно.
* * *
Думаю, главная книга о Кавказской войне еще не написана. Наверное, ее автором будет поколение, не знавшее идеологического холопства. Ведь недаром Моисей водил свой народ сорок лет по пустыне, прежде чем обрести землю обетованную. Адыгский путь растянулся во времени. Бог с ним, пусть он будет долог, лишь бы увидеть свет в конце туннеля. Роман «Прощающие да простят» для меня - важная ступень на этом пути, на пути самоочищения для восхождения к новым национальным вершинам.
Владимир Вороков сделал лишь попытку прикоснуться к истории. «Как хирург, вымыв руки перед операцией», - заметил он в послесловии. Это очень точный ход, ибо в этой истории есть масса вопросов, способных возбудить национальное самосознание, и без того болезненно пульсирующее сегодня. «Берите и пишите лучше, только постарайтесь не навредить», - предупредил автор своих оппонентов. Через весь роман пройдут острейшие вопросы в надежде воспламенить разум современников исторической рефлексией, к которой мы, к сожалению, не склонны.
Диалог кабардинского князя и русского генерала в начале романа - пролог к драматическим событиям, которые развернутся далее. Каток войны, запущенный геополитикой, имперскими амбициями, логикой истории, пронесется по самим основам горского бытия, вовлекая в большую политику человеческие судьбы. В конце романа от большого достойного рода Амыша не останется почти никого. Многие из них сложат свою голову в междоусобных распрях.
* * *
В романе «Прощающие да простят» время соткано из тончайших оттенков природы, быта горского духа. Остроту авторского зрения питает профессиональная наблюдательность, исследовательская глубина, энциклопедичность знаний. Но все это вместе - ничто, если в жилах писателя не пульсирует кровь предков - тогда диалог с прошлым наполняется живой плотью минувших дней. Владимир Вороков - человек абсолютно кавказской ментальности и глубинных родовых традиций. Потому так осязаем кабардинский мир на страницах его романа.
* * *
Еще раз про любовь... Эта тема отработана в романе особенно. О любви писал человек, знающий ее настоящий вкус: солено-сладкий, терпкий, сшибающий с ног самых сильных. Страстно и целомудренно, эротично и сдержанно, плотски и пуритански одновременно. Почти непосильная задача объединить это единым ритмом. До сих пор ничего подобного в кавказской романистике не встречалось. Особенно в адыгской, где страсти мифологизированы, а всякая чувственность завуалирована. Здесь от мужчин исходит дух страсти и темперамента, по-горски сдержанного, клокочущего внутри как горный поток, обузданный ущельем. Только на последних страницах становится понятно, почему Владимир Вороков начал повествование с нападения Арыкшу на казачью станицу. Сцена, когда абрек по-звериному, дерзко овладевает молодой казачкой Устьей, не приняла я, возмутясь в душе за столь неприглядный образ молодого князя. Но здесь, на лесной поляне, под терской станицей, столкнулись два темперамента, два мира, две культуры, две судьбы. «Это буря страстей и горя, пережитая обеими на той лесной поляне, навсегда соединит их. Страсть захлестнет Арыкшу как поток, вращающий огромное колесо водяной мельницы... Часто будет видеться ему земля, где испуганно билось тело казачки». И потом, когда казаки известят его о рождении сына и станица примет его как кунака, несмотря на нанесенную Устье обиду, снова при виде ее «горячий комок застрянет в горле, что-то треснет внутри его могучего тела. Воля на какой-то миг оставила князя». Сильнейшая сцена в романе - когда Устья и Арыкшу встречаются уже в Амышевском ауле, чтобы принять решение об отправке их сына Уазермеса в Петербург на учебу. За внешним спокойствием - клокочущая страсть, так и не отпустившая двух гордых людей друг от друга. Что-то от шолоховских Аксиньи и Гришки Мелихова, всю жизнь идущих навстречу друг другу по тропе своей любви. И когда счастье кажется таким близким и, наконец, эти мятежные, исстрадавшиеся души сольются в одну - трагическая развязка. Не судьба! Гибнет Арыкшу в бою с таубиевцами, принимая смерть в междоусобной вражде.
А как лаконично передана в романе первая ночь Малечипх и Паго! «Их руки сплелись, чтобы не расплетаться. Губы шептали, а глаза поклялись. Их любовь была как буря. Ни бороться с ней, ни переждать было невозможно... Теперь ей стало трудно не ждать Паго...» Кто из влюбленных не знает этого чувства страстной тоски ожидания!
Катенька Засс и Дебеч - их любовь длилась мгновенье в масштабах человеческой жизни. Дочь царского генерала и сын кабардинского князя, но так же одинаково бьется сердце у самого горла, ударяясь в грудь. Любовь разрывает границы религий, наций и сословий. «Жасминовое тело Катеньки оделось в серебряные тона. Бились, метались ее бедра, как пойманные в горном ручье форели... Тяжелая светлая коса расплелась. И теперь длинные мягкие волосы смешались с полевыми цветами... В ушах Беча дрожал ее стон, кромсая тела кончиками многочисленных кинжалов страсти...»
* * *
Роман кинематографичен. Здесь сценаристу, подобно скульптору, нужно только очень осторожно отсечь то, что предназначено читателю. В умелых режиссерских руках роман может превратиться в кино мирового класса. Это не журналистский пафос, а реальная оценка, исходящая из атмосферы повествования. Очевидно, что его писал человек, имеющий непосредственное отношение к кинематографу, рукой которого водил многоопытный взгляд, не раз разглядывавший мир в объектив кинокамеры.
Идея романа - общечеловечна: жернова истории и большой геополитики размалывают не просто народы, а реальные человеческие судьбы, одаренные Всевышним для оплодотворения земли. Здесь вся энциклопедия кабардинской жизни, почти ренессансная картина адыгского бытия - картина сочная, разноцветная, написанная крупными смелыми мазками. Не раз вдыхал Владимир Вороков запах родной земли, фиксируя на пленку всю национальную палитру: ликование альпийских лугов, табуны и отары, душистый травяной чай у чабанского костра, ароматное кислое молоко, неспешные беседы под вечным небом. «Вы видели, как рождается утро в горах Кавказа?». Оно рождается в муках, иногда день начинается с ликования. «Небо пеленает серую шаль вершины... Великая гора, пронзая еще спящие облака, уже встала над миром...». Улар поет свою утреннюю песню вслед улетающему к морю журавлиному клину. «Первые лучи солнца опустили еще слабые руки на вершины, потрогали ими свежевыпавший снег на горах, зябко потянулись к соседнему лесу». Прозрачная тишина в горах, которую нарушает космическая музыка, входящая в душу, чистота горного воздуха, от которого вырастают крылья. Огромное, алое, жутко прекрасное солнце, заставляющее дрожать сердца красотой заката. Сколько этих этюдных кинозарисовок кавказской земли сделал Володя своей камерой! На фоне этой неземной красоты разворачиваются сюжеты, холодящие душу. Бессмысленно пересказывать содержание романа, его, конечно, нужно читать. В романе много сцен, которые, словно мозаика, в состоянии вылепить зрелищное красочное полотно адыгского XIX века. Но для этого нужно, чтобы те, кто имеют такие возможности, понимали, что никакие деньги не спасут пространство культуры, если оно в одночасье станет пустынным. Конкурентоспособность, вписанность в мировой контекст - только такой продукт может вывести нас за черту маргинальности, в которой мы оказались. Роман Владимира Ворокова - один из таких продуктов.
Время выбродило мысли, и разговор о романе получился больше чем рецензия.