Есть ли граница между исламом и И.Г.?

Две трети граждан России, согласно результатам опроса ФОМ, слышала о существовании так называемого «Исламского государства» (ИГ), террористической группировки, при упоминании которой в российских СМИ принято указывать, что её деятельность признана Верховным судом РФ «экстремистской». Треть считает, что России следует, объединившись со странами Запада, вести с ИГ борьбу. Ещё 8 процентов граждан считает, что России следует бороться с ИГ собственными силами, а 15 процентов — что такая борьба не нужна вообще.

С последними 15 процентами согласен палестинский богослов, шейх Исам Амира. Выступая 4 июля с лекцией в иерусалимской мечети Аль-Акса, шейх заявил, что, в отличие от США и Европы, Россия и Китай могут войти в состав «Исламского государства» мирно. «Китаю и России беспокоиться не о чем. Я уверен, что, когда вождь правоверных (халиф) напишет китайскому руководству, они примут ислам, потому что они разумные люди. Русские, конечно, упрямые, но когда Москву освободят от всех оков, от большевизма, царизма и путинизма, то и они перейдут в ислам» — полагает шейх. «Франкам» и «византийцам» уготована, конечно, более суровая судьба — равно как и «изменникам» единственно верного ислама, лидерам Палестины, Саудовской Аравии, Египта и т.д. — их народ самостоятельно и очень быстро порвёт на части, как только телохранители выполнят свой долг перед уммой <мусульманским сообществом — Д. Ю.> и прекратят их охранять.

Собственно, в России в отношении ИГ некоторые и так спокойны. В целом позиция российского истеблишмента в этом вопросе совпадает с официальной позицией «франков» и «византийцев» — да и представители «изменнических» режимов в странах исламской культуры на этом настаивают: ИГ и прочие «исламские радикалы» не должны отождествляться с «мэйнстримом», с традиционным исламом — авраамической религией мира.

Официальной политической линией в России является государственная поддержка «традиционного ислама». Начиная с 2007 г., на развитие мусульманского религиозного образования в России выделяются сотни миллионов рублей в год. Действует созданный при участии официальной власти «Фонд поддержки исламской культуры, науки и образования». В результате ускоренно формируется эффективная и легальная структура исламского прозелитизма, в том числе в русскоязычных регионах. По данным ряда экспертов, в последние годы прирост «уммы» в России обеспечивается прежде всего за счёт этнических русских, а вовсе не «мусульман по праву рождения» — тем более что этнический подход глубоко чужд исламу, принципиально стоящему над народами и государствами.

По тем же данным, среди тысяч русскоязычных добровольцев ИГ таких, как Варвара Караулова, всё больше, хотя и представителей традиционных мусульманских этнических тоже достаточно. Это — и очень многое другое — каждодневно вселяет обоснованную тревогу в отношении «исламской традиции»: относится ли к ней ислам суфийских мудрецов, Авиценны, Омара Хайяма и «Тысячи и одной ночи» со стариком Хоттабычем в придачу или к этой традиции ближе вовсе не Хоттабыч, а Хаттаб?

Нет по этому поводу никаких сомнений у одного из ведущих исламских проповедников России, у системного, рукопожатного и представленного на основных телеканалах (а ранее — во всех оргкомитетах «Болотного протеста») руководителя российского «Исламского комитета» Гейдара Джемаля. Он испытывает большое удовольствие в связи с последними успехами ИГ. Комментируя введение «исламского динара», г-н Джемаль констатирует: «Я думаю об этом позитивно. Много больших деятелей, лидеров типа Каддафи мечтали о таком динаре и были убиты за это. А Исламское государство, которое подвергается массивным бомбардировкам, против которого воюют шииты, Багдад, Тегеран, курды, коалиция во главе с США… они реально сделали».

По мнению Джемаля, именно ИГ и является реализацией подлинного ислама, в отличие от всех тех нововведений, которые пытаются представить «традиционным» исламом многочисленные борцы с исламофобией, считающие ИГ (как раньше Аль-Каиду) «экстремистским» отступлением от «традиции». «Традиционным исламом обычно называют суфизм, — отвечает Джемаль на попытки противопоставить ИГ „традиционному исламу“, — …суфизм, вообще говоря, это… не ислам вообще, это некая глобальная неоплатоническая традиция… Что касается ислама, о котором мы говорим <то есть игиловского — Д.Ю.>, то если бы сейчас мы жили 14 веков назад и были бы свидетелями уммы нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), возражения были бы те же самые, что… против ИГ. То есть распространение и отсутствие территориальной фиксации… за одно поколение — от Испании до Китая. Далее. Сражайся, и если против тебя не складывают оружие, то продолжай, а если складывают, то прекращай. Так против ИГ никто не складывает оружие, его бомбят».

Значит, по мнению Джемаля, «традиционным» поведением для ислама, как и 14 веков назад, является непрекращающаяся экспансия без возможности остановиться и уничтожение сопротивляющихся силой оружия до тех пор, пока они не прекратят сопротивляться. Что касается стилистики ИГ — демонстративной и PR-эффектной жестокости «на камеру» — то и здесь Джемаль с трудом скрывает злорадство: «Собственно говоря, это ответ на непрерывную войну, которая идёт против Ирака, Сирии и вообще ислама в широком смысле. Кроме того, конечно же, жесть, которую мы видим и на которую мы реагируем как либеральные, изнеженные люди сегодня, в XXI веке, этой жести было больше чем достаточно в начале VII века». И, продолжая успокаивать граждан России, совершенно определённо провозглашает (в эфире Первого канала) ИГ «другом» России. Потому что Европа и Запад ей, России, — враг, а ИГ — враг Европы и Запада.

Кому ещё ИГ друг? Китаю — по наивному предположению шейха Исама Амиры? Вряд ли. Тот же Джемаль убеждён, что «мировая исламская умма воспринимает Китай как особо опасного врага, диалог с которым непродуктивен… Отличие в отношении к Китаю среди мусульман определяется лишь степенью информированности. Чем больше мусульманин знает о китайском политическом факторе, тем более угрожающим для себя он его считает».

Следует ли так часто ссылаться на одного «исламоведа»? Наверное, следует, потому что он не является спикером всего российского исламского сообщества, но служит исключительно полезным индикатором реальных настроений, господствующих в определённой среде. И главным вопросом становится вопрос о границах между «традиционным исламом», «религией мира», которую исповедует очень существенное, многомиллионное меньшинство граждан Российской Федерации, и теми «проявлениями», которые застенчиво именуют ваххабизмом, салафизмом, исламским экстремизмом и прочими другими измами, но которые при этом постоянно прорываются из-под покрова «традиционности» — сначала ичкерийскими боевиками, потом ваххабитским подпольем Дагестана, а потом — шахидами ИГ...

Иллюзия веротерпимости была возможна на коротком отрезке времени, когда на самом деле побеждал и утверждался атеизм. С точки зрения такого атеизма все религиозные разногласия — это разногласия малосущественные, отмирающие, этнографические, гораздо менее важные, чем экономические, политические или межнациональные. Верьте во что угодно, это ведь всё равно что-то из серии детских сказок, а политика будет базироваться на более серьёзных основаниях, — как бы говорили друг другу прагматический Запад и радикально-атеистический красный Восток.

Однако процессы религиозного возрождения вернули в центр проблемы принципиально неустранимое противоречие. Для человека религиозного нет ничего важнее и существеннее его веры, веры в Высшую Силу, превосходящую по своей значимости любые текущие обстоятельства человеческой жизни. Более того, вскоре выяснилось, что столь же мощную, поистине религиозную, силу имеют и убеждения части человечества в том, что никакого Бога нет, а высшей силой и высшей правдой обладают личная свобода и личные права человека.

Веротерпимость невозможна не только с точки зрения ислама, мечом разделяющего человечество на правоверных и неправоверных, которые должны быть либо обращены, либо побеждены. И не только с точки зрения радикального атеизма (маскирующегося под агностицизм или гуманизм) — сегодня именно атеистические политкорректоры постепенно, но поступательно делегитимизируют традицию — религиозную, моральную и т.д., агрессивно внедряя общеобязательную толерантность в отношении «нетрадиционных меньшинств» и запрещая официальное употребление слов «папа», «мама», «муж» и «жена», равно как и ношение нательных крестиков.

Она невозможна и с точки зрения христианства, особенно православного, даже если об этом говорит самый «либеральный» и «экуменический» из православных апологетов о. Александр Мень. «Есть, — полагает он, — опыт всех религий, в каждой есть своя ценность, всё это прекрасно; все руки, простёртые к небу, — это чудесные руки, достойные человеческого звания, потому что это руки существа — образа и подобия Божия, которое тянется к своему Первообразу. Но Христос есть рука, протянутая вниз, как на древних иконах иногда изображается: сверху протянута нам рука. И на этом строится всё, найти подлинную встречу с Богом можно только во Христе».

А что же находится в пределах земной юрисдикции? Всё то, о чём исчерпывающе высказался апостол Пётр. Наведение порядка, «наказание преступников» и «заграждение уст невежеству безумных».

С этой точки зрения вопрос об обязательном следовании требованиям той или иной религии никак не может быть решён принятием соответствующего закона — это вопрос о взаимоотношениях человека и Бога. А вот вопрос, например, о публичном оскорблении храма, признаваемого верующими священным местом, может быть поставлен перед законодателем и решён — потому что здесь речь идёт об оскорблении большого количества людей, для которых этот храм священен. Да, это субъективное мнение этих людей — но и в широком смысле «оскорбление» является оскорблением только с субъективной точки зрения, однако же запрещается законом и наказывается по закону. И вот здесь мы подходим к ключевому моменту, связанному с современным положением дел вокруг «исламской традиции».

Вопрос о сакральности и боговдохновенности Корана, конечно же, это не вопрос для спора, особенно с участием людей, не являющихся правоверными мусульманами. А вот вопрос о сосуществовании людей, исповедующих разные религии, и людей, исповедующих Коран, — это вопрос совершенно практический. Потому что дело здесь — и чем дальше, тем больше — в практической плоскости выходит далеко за рамки богословских споров.

И вот в этой практической плоскости «миролюбие» и «авраамичность» «традиционного ислама» — это, скажем так, далеко не вся правда. Приходится согласиться с Гейдаром Джемалем на все сто процентов: главной особенностью действующей сегодня культурной матрицы, влияющей на массы и на исторические события, является вовсе не суфийская премудрость, а совершенно неустранимый потенциал агрессии, истеризации и самовозбуждения общества, пробуждающий в «народной душе» самые изуверские, атавистические стереотипы поведения, наглядно демонстрируемые нам по всем каналам пропагандистской машины ИГ.

И любые попытки апеллировать к практическому опыту «традиционного ислама» только подтверждают этот тезис. Все «умеренные исламские режимы» авторитарны — и только в таком качестве они могут существовать. Стоит «умеренному исламскому режиму» сделать шаг по пути к реальной демократизации, как на авансцену выходят радикальные отморозки. Египет, Ливия, Сирия, Иордания, Тунис, Алжир, Ирак, до 1979 г. Иран — всё это были авторитарные режимы. Их светский характер, их относительная умеренность, терпимость, готовность к нормальным отношениям с немусульманами покоились на штыках. Стоило дать слабину — и происходило везде одно и то же.

Любые попытки ослабить авторитарный контроль в исламских странах вели к резкому усилению позиций всякого рода «братьев-мусульман», немедленно выходивших из нормального политического диалога с «демократизаторами» и принимавшимися за наведение «исламского порядка», в принципе не предусматривающего той самой человекотерпимости. И не случайно только вероломство нового президента Египта фельдмаршала Ас-Сиси спасло страну от кровавого коллапса: умный и коварный спецслужбист, Ас-Сиси, в отличие от прямолинейного вояки Мубарака, сначала как бы согласился с «победой» «братьев-мусульман» и дал им порулить в течение года (сохранив в своих руках контроль за армией и спецслужбами), а потом — когда пока ещё образованное и цивилизованное городское большинство не было окончательно запугано и вычищено, но в полной мере прочувствовало перспективы — захватил власть и подавил сопротивление самым жестоким образом, при всеобщей поддержке теперь уже любых силовых действий в отношении показавших себя «братьев».

Единственный пример относительно устойчивой светской демократии в исламском мире — республиканская Турция. Но и там ситуация крайне своеобразна. Созданная на руинах одряхлевшей Османской империи западником-националистом Мустафой Кемалем (Ататюрком), Турецкая Республика была с самого начала не просто светским — но антимусульманским проектом. Существуют исторические свидетельства, что в 20-е годы Кемаль-паша всерьёз рассматривал вариант христианизации Турции — разумеется, на базе национального, турецкого и тюркоязычного христианства — и только нерассуждающая этноцентрическая упёртость греков-фанариотов, контролировавших Константинопольский патриархат, поломала и планы вождя, и перспективы мирного христианского реванша на землях Византии. Но, так или иначе, не расставаясь формально с «умеренным» исламом, Ататюрк построил целую систему, основанную на культе светского государства, категорическом запрете вмешательства религии в политику и особой роли Вооружённых сил, которая продержалась восемьдесят лет. В течение этого времени угроза «исламского возрождения» несколько раз пресекалась прямым вмешательством военных — через военные перевороты или запрет политической партии, получившей на выборах большинство голосов.

Но как только — под влиянием, в том числе, вожделенного Евросоюза, в который Турция так стремилась все эти годы — демократизация стала реальностью, так инструменты «защиты от шариата» были тут же поломаны — исламисты Эрдогана находятся у власти уже 13 лет, военные дискредитированы и уничтожены как политическая сила, процесс постепенной исламизации общества становится необратимым, а главным внешним врагом режима становится асадовская Сирия — а вовсе не враг асадовской Сирии ИГ.

И ещё о демократии. Во всех исламских странах самыми радикальными, самыми жестокими политическими движениями являются движения низовые, массовые, популярные, и только авторитарные светские элиты как-то сдерживают этот «народный» дух. Что это, как не свидетельство тоталитарно-сектантской агрессивности самой по себе действующей сегодня культурной матрицы, превращающей в толпу фанатиков любой народ, независимо от этнической принадлежности или исторического опыта?

Особенно интересными становятся в этом контексте попытки таких персонажей, как Гейдар Джемаль и иже с ним (Максим Шевченко, Александр Проханов и др.), попытаться успокоить Россию и русских «дружественностью» антизападного ИГ.

Конечно, ИГ как проект — и глобальная демократическая революция Запада как проект — враждебны друг другу. Враждебны как конкуренты-хищники. Но не как чужие.

Повторюсь: и всемирный проект «Исламский халифат», и западный глобализм — родственные проекты, более того, это два формата одного проекта. В обоих случаях собственное «священное право» на агрессивный прозелитизм, на вмешательство в дела других народов, на экспорт системы ценностей, на унижение и уничтожение других образов жизни оправдывается псевдорациональными категориями: тем, что именно такие ценности являются «высшими достижениями человеческой цивилизации». В обоих случаях наличие подобных лже-объяснений дает толчок абсурдным, необъяснимым в той же логике действиям (произвольные, нарушающие всю действующую систему мироустройства натовские бомбардировки Сербии в интересах косовских албанцев; разрушительные «великие походы» Ирана против Ирака, Ирака против Ирана, Ирака в Кувейт, США в Ирак, ИГ в Сирию и др.).

В обоих случаях «принципиальность» сводится к полному игнорированию существа провозглашённых принципов. И когда президент Буш апеллирует к «ценностям добра», найденным им в исламе, то можно предложить его вниманию, например, правый фундаментализм голландского толка (вариант покойного Пима Фортейна — сторонника твердой руки, «Голландии для голландцев» всех цветов кожи, легализации однополых браков и легких наркотиков).

Доведённая до абсурда политкорректность превращается в типичные нормы шариата, мелочно регламентирующие повседневное поведение, абсолютизирующие условности и накладывающие на человека множество претенциозных искусственных ограничений. И современный ислам, и западный глобализм в полной мере глобальны, точнее, интернациональны, а ещё точнее — антинациональны. Любые попытки отстоять свою особость вызывают гнев, любой суверенитет становится костью в горле. Удивительным образом, у двух проектов — одни и те же враги. В частности, Китай и, конечно же, Россия.

Но ИГ является в каком-то смысле авангардом — выпущенным вперёд, пока мир Запада ещё топчется, ограниченный не совсем ещё преодолёнными рамками цивилизации, ядерного сдерживания и т.д. Не думаю, что ИГ — это спецоперация Запада, но то, что Запад сделает всё, чтобы перенаправить ИГ в сторону России и Китая — это очевидно. Равно как очевидно и то, что, как и в прежних случаях удержать джинна в бутылке не удастся, и навязать ИГ «территориальную фиксацию» — тоже. Энергия разрушения и самоуничтожения, энергия всемирного суицидального «похода» неминуемо поставит перед всеми остальными народами и странами, населяющими Землю, вопрос о мерах самозащиты и выживания. Вопрос в том, что к этому моменту будет с понятием «ислам», что он будет означать для человечества. От этого зависит очень многое — для России, для Китая, для мусульман и для всего мира.

Одним из первых это, по-видимому, в полной мере осознал упомянутый выше президент Египта Абдель Фаттах Ас-Сиси, на собственном опыте — в теории и на практике — прочувствовавший масштабы, энергетику и разрушительность всего того, что на самом деле становится мэйнстримом сегодняшнего ислама. Выступая 3 января 2015 года (в день рождения пророка Мухаммеда) перед богословами в легендарной каирской мечети Аль-Азхар, Ас-Сиси призвал богословов, мулл и всю умму к «религиозной революции». «Это немыслимо, что образ мыслей, который мы считаем священным, делает всю умму источником тревоги, опасности, убийств и разрушений для всего остального мира… Разве возможно, — спрашивает Ас-Сиси, — чтобы 1,6 миллиарда мусульман хотели убить весь остальной мир ради того, чтобы они сами могли жить? Невозможно! Вам этого не понять, если вы останетесь в ловушке этого образа мыслей. Вам необходимо выйти за пределы самих себя, чтобы посмотреть на него и осмыслить его с более просвещённой точки зрения. Я говорил и повторяю, что нам необходима религиозная революция».

Это обращение, которое называют невиданным — по энергичности и решительности — со времён Ататюрка, по значимости и масштабности превосходит Ататюрка и его политический эксперимент. Сто лет назад «исламский проект» — в условиях торжествующей Западной цивилизации, в слабых и неразвитых странах, представлял собой «уходящую натуру», а попытки его модернизировать имели значение для турецких мусульман и для других арабских, пакистанских и афганских апологетов национальной независимости. Сегодняшний проект ИГ несёт в себе возможность превращения в уходящую натуру всего мира. И в этом плане Ас-Сиси сегодня, конечно, — представитель и защитник интересов всего человечества, но одновременно и последняя надежда для приверженцев ислама: если не получится у него и у таких, как он, судьба поставит человечество — в том числе и 1,6 миллиарда мусульман — перед страшной развилкой.